«В МИРЕ ЕСТЬ ГОРОД, В КОТОРОМ ТЕПЛО» Как-то на интернете мне попались виды городов мира: Петербурга, Иерусалима, Токио, Венеции, Нью-Йорка и еще нескольких. Их силуэты были написаны маслом, и несмотря на то, что все они отличались, понятное дело, друг от друга, было в них нечто общее и притягивающее. Они были написаны одной рукой, рукой мастера, но главное, что их сближало –это была не рука, а душа художника, глядевшая из каждого городского силуэта. Хозяйка этой души, Елена Аб, как будто стояла за каждым холстом... Города Елены Аб давно виртуально знакомы: по учебнику истории, по фотографиям; города, где мечталось побывать, побродить по их улицам, улочкам и площадям, зайти в кафе – но не для туристов, что на центральных улицах, а в обычное; в музей изобразительных искусств. Мне и прежде нравились многие «города, где я бывал» - от Львова до Хабаровска, от Сухуми до Ленинграда. Но после я всегда задавал себе вопрос: хотел бы я жить в каком-нибудь из них? Пожалуй, нет. И, вопреки известной шутке, даже в Одессе. Почему? ... В юности я услышал пронзительные стихи Роберта Рождественского «Город детства». Это был русский текст песни американца Терри Гилкисона, в котором была такая строчка: «Где-то есть город, в котором тепло». В городах Елены Аб хочется жить, потому что там тепло – они согреты теплом ее души и таланта: знакомые купола Иерусалима, расстреллиевский Петербург, Пьяццо Сан-Марко в Венеции... Поэтический облик придает им плавная, негеометрическая линия и некая дымка, как у Альбера Марке. Одновременно однако чувствовалась и какая-то драматическая напряженность, которую полотнам придавало, быть может, очень темное ночное небо. Что-то тревожное было в их облике, за которым ощущалась сама Елена... Оказалось, что художница живет в Нью-Йорке, и вот я – в ее студии на Бродвее, где висят на стенах, стоят и лежат на полу написанные Леной полотна большого размера с теми самыми видами городов, и еще много чего. Высокая женщина улыбалась, но в глубине ее глаза жила тревога. «Да, я жила и в Иерусалиме, и в Венеции, и в Токио, и во многих городах Европы, - говорит Лена,- и для меня действительно каждый из них – город-сказка, начиная с Петербурга, где я родилась, где прошло мое детство». Лена еще очень молода, но на ее долю выпала отнюдь не благостная жизнь, вольно или невольно проступающая в ее работах: вместе с родителями она репатриировалась в Израиль, жила и училась в Иерусалиме. Потом далеко не легкая служба сержанта в израильской армии. Но кисти или карандаша Лена не оставляла никогда. Увлечение рисованием началось в самом раннем возрасте: после того, как еще в Петербурге, в возрасте четырех лет, родители повели ее на балетный спектакль. «Это было так красиво, что придя домой, я тут же попыталась нарисовать то, что увидела. Получилось! С тех пор и рисую», - говорит улыбаясь Лена. Рисовать она вначале училась в одной из художественных школ Иерусалима. Потом стало ясно, что дальше учиться нужно в художественной «столице мира» - и Лена переехала в Нью-Йорк, хотя, по ее словам, Иерусалим – «город в котором тепло» - остался в сердце навсегда. В Нью-Йорке она закончила Школу визуального искусства BFA и стала профессиональным художником: открыла галерею и мастерскую в Манхэттене, участвовала во многочисленных выставках и групповых художественных проектах, которые привлекли внимание избалованных гениями нью-йоркцев. – Нью-йоркцам нравятся твои города? – спрашиваю я у Лены. – Не только. Им очень нравятся еще и мои портреты... Портретами заполнена вся мастерская Елены: это друзья, знакомые, просто прохожие или даже молодой микельанжеловский Моисей. Но особенно удались Лене портреты поп-звезды Майкла Джексона: певец на сцене, певец в студии, в разных ракурсах, в разных имиджах – один выразительнее другого... – Майкла Джексона я обожала! Он сделал в музыке, которую я люблю, революцию. Пять раз я ходила на его концерты. Он был для многих иконой, но он был разноликий. В то же время я пыталась создать образ, наиболее точно отвечающий его сути как Артиста. А еще в своих портретах я хотела отделить его от всей той грязи, которую выливала на него желтая пресса. Мне помогло то, что Майкл несколько раз согласился мне позировать. – Я вижу здесь у тебя много портретов других людей. Они тоже позировали? –В работе я пользуюсь и эскизами, и набросками, и фотокамерой, но когда пишу портрет, мне важно видеть перед собой живого человека, разговаривать с ним, чтобы понять его мысли, его психологию. Я никогда не стремлюсь приукрасить портрет, чтобы, допустим, скорее его продать. – А есть среди твоих работ портреты других, кроме Майкла Джексона, известных, узнаваемых людей? - Есть несколько портретов Мэрилин Монро, которые я писала по фотографиям. Это была очень красивая женщина, а я преклоняюсь перед красотой. Красота может быть не только в живописи, а, например, в музыке. Я люблю поп-музыку, люблю Бетховена, Шопена. Но более всего я люблю талантливых художников. Мои любимые художники – это Микель Анджело и – более всего – Ван Гог. Я жила во Франции, в Провансе, в тех местах, где писал Ван Гог. Если бы не Ван Гог, не знаю, стала ли бы я художницей. Это не значит, что я ему подражаю. Но он – во мне! Ухожу из Лениной студии с ощущением, что хочется смотреть и смотреть ее работы и завтра, и потом, и еще... Ее живопись ни с кем не спутать, у нее свой колорит, своя манера письма, присущий только Лене бело-голубой и «золотой» мазок в пейзаже, психологическая точность в портрете. Мы прощаемся, Лена улыбается, но в глубине ее глаз по-прежнему таится грусть. Спрашивать, от чего, не решаюсь, но снова вспоминаю стихотворение Рождественского: Дальняя песня в нашей судьбе, Ласковый город, спасибо тебе. Мы не приедем, напрасно не жди, Есть на планете другие пути. Мы повзрослели, поверь нам и прости. Виталий Орлов
